Остатки былой роскоши - Страница 9

Тут гроза разыгралась. А время позднее, и домой не повезут... грустно, печально, но в наше время нормально, уговаривали молодых старшие коллеги. Взрывы хохота и звук разбившейся посуды разогнали дрему.

– Смерть тарелкам, – сонно констатировала одна женщина, научный сотрудник.

– Нам же лучше – меньше мыть, – вяло подхватила другая. – Лишь бы бокалы не разбили, они из фондов, на Олечке висят.

– Ой, девочки, – оживилась Олечка, – я весь вечер на иголках из-за этих бокалов. Завкультурой потребовала подать, а мне годовой зарплаты не хватит расплатиться.

– Кого твои проблемы волнуют? – сказала первая женщина. Услышав визг в зале, удобней устроилась на стуле, прислонив голову к стене. – О, пошли по столам скакать. Плакали твои бокалы. Зато, кажется, скоро мы приступим к обязанностям посудомоек. Кстати, я лично презервативы искать по углам больше не буду, меня прошлый раз вырвало. Давайте в порядке очередности, чтоб всем досталось.

Хранители старины не ошиблись, на стол взгромоздилась культура города. Правда, еще не утвержденная, а исполняющая обязанности и перевыполняющая их. Она не так давно встала в ряды верхушки, но уже успела попасть в анекдоты, которые, как известно, рождает сама жизнь. Одна из баек гласит. Пришел к ней заведующий литературной частью местного театра и говорит: «У нас скоро фестиваль, ожидаются иностранные гости. Необходимо создать банк данных и внести информацию в компьютер о театрах, которые покажут свои работы, чтобы мы могли предоставлять четкую информацию...» Культура города перебила: «Какой еще банк? Вон посмотрите за окно, напротив стоит банк «Русский кредит». Так зачем вам еще один?» Театральный деятель потерял дар речи и ушел несолоно хлебавши. Ну не видит женщина разницы между финансовым банком и банком данных, зато она плясунья отличная. Кстати говоря, танцы к культуре ближе, чем банки. Между прочим, танцы на столах – это протест против оков застарелой морали. Пришел протест с первыми шагами капитализма, так сказать, родился на радостях, что рутинная формация сменилась прогрессивной. Бывали случаи, когда большие гости, прибывшие почти с другой планеты, то есть из Москвы, не одобряли подобных новшеств в административных кругах. Поэтому в самом белом доме на банкетах теперь не сидят, а стоят. Но радость невозможно удержать, она рвется наружу, особенно под воздействием спиртного. Радость – это когда душа поет, а тело пляшет. И высокие столы для фуршета тому не помеха.

К культуре города присоединилась массивная особа – торговля города, при внушительных параметрах подвижная, как юла. Обе дамы вытанцовывали с лихостью папуасов, подпрыгивающих на раскаленных угольях, размахивали юбками, обнажая целлюлит на ляжках, и визжали. Посуда звякала в такт, словно живая. Присутствующие на банкете поддерживали плясуний, отбивая ритм на столах и стульях, а один товарищ, сидя на полу, бил по паркету туфлей. В полутемном зале мерцали огоньки свечей, было накурено, весело и шумно. И лишь дамы в бальных платьях и кавалеры в камзолах на старинных портретах выказывали недовольство со стен. Ведь их потревожили, а они любят покой.

Этот большой, старинный особняк постоянно принимает гостей. Его залы, любовно украшенные сотрудниками, днем привечают посетителей, которых, к сожалению, слишком мало, чтобы на средства от проданных билетов содержать музей, вечерами здесь можно послушать классическую музыку. Ну и богачи любят праздновать в одном из залов свои торжества. Музей не ресторан, по всем санитарным и этическим нормам пить-есть здесь невозможно. Но раз люди потянулись к прекрасному, хотят посидеть среди предметов старины, соприкоснуться с ней, директор решила: пусть соприкасаются. Она и помощь оказывает: сотрудников заставляет обслуживать правящую верхушку да и сама лично выполняет обязанности официантки.

Ежов ел мало – челюсть не окрепла после удара жены, однако это не мешало ему отдыхать. На подобных банкетах, которые устраиваются в разных местах два-три раза в месяц для психологической разгрузки, он отдыхает во всех смыслах. В родном аквариуме, где всякая рыбка плавает в своем слое, ему легко.

Это особый мир, отдельный, ограниченный, узкий круг, где свято соблюдается иерархия. Попасть сюда практически невозможно. По служебной лестнице поднимаются с юных лет, постепенно завоевывая доверие тех, кто наверху. На это может уйти вся жизнь, а желаемого результата не достигнешь, тут уж как судьба соблаговолит. Присутствовать позволено далеко не всем, мелкие клерки не вхожи на подобные мероприятия... разве что молоденькие служащие, успевшие зарекомендовать себя и без особых моральных устоев. Круг позволяет все, отрывайся где хочешь, как хочешь и на чем хочешь. Но, как и везде, здесь не терпят предательства, за которое карают жестоко, ибо десница местной власти крепка и могуча. Так сложилось, что маленький город N стал отдельным анклавом. Он вроде подчиняется общему режиму, однако живет сам по себе, не имея ничего общего со страной.

Ежов несколько озадачен – Фоменко не пришел на банкет, а он любитель пирушек. Звонил домой: «Нету», – ответила жена. Фотография и двойник Рощина тревожили Валентина Захаровича. Зиночка согласилась: ночью в загородном доме они видели двойника. Только что это меняет? Кто он? Откуда взялся? Зачем здесь? Пока не ясно, а эти вопросы просто замучили. Но раз появился двойник, все обязательно выяснится. Его поймают... если только это человек.

Но вот и Фоменко вошел в зал. Отыскав глазами Ежова, поспешил прямиком к нему, попутно кивая на приветствия. Валентин Захарович обрадовался, понимая, что тот пришел с информацией. Они уединились в зале краеведения, где по углам расставлены каменные идолы древних людей, которые откопали недалеко от города. Фоменко вытер потную лысину и лицо платком, торопливо говоря: